Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови» - Страница 28

Это коммунистические цифры, которым можно доверять, но только в сторону уменьшения. Вряд ли в интересах партии большевиков принизить число жертв белогвардейщины, наоборот, лучше значительно преувеличить.

Страшные цифры!

Вот только разница с красным террором отнюдь не в масштабах, хотя разрыв здесь огромный. Белые не практиковали террор как государственную политику и не могли к нему прибегать, ибо это было как раз то, против чего они и выступили с оружием в руках. Поэтому ставить на одну доску белый и красный террор, как это любят делать коммунистические историки, нельзя. С теми «учеными» все ясно — для них это оправдание, ведь смотрите, что наши враги творили!

Конечно, 25 тысяч страшно много, но вот все ли они были безвинными жертвами, как говорится, «белыми и пушистыми» собою? Подавляющее большинство казненных сами до того лили кровь — партизаны, обычные бандиты, мародеры, чекисты, уголовники и прочие. Повешенный в Иркутске председатель ЧК Посталовский лично подавлял офицерское выступление в городе, а потом приказал безжалостно казнить сдавшихся.

И он тоже невинная жертва?

Или крестьяне, расстрелянные за участие в Минусинском восстании в ноябре 1918 года. Многие из них, распаленные самогоном, не пожелавшие сдавать свои любимые «агрегаты», окружили отряд каратузских казаков во главе с атаманом Шошиным. Кровь еще не пролилась, и станичники, получив заверения, сдались. И что?

Пьяная толпа растерзала сотню казаков на клочки!

Зато когда енисейцы устроили им отмщение, это было названо белым террором, хотя казаки убивали только тех, кто был захвачен с оружием в руках или принимал активное участие в восстании и казацком избиении. На их месте так бы поступили во всех странах мира, включая и РСФСР, — и абсолютно правильно сделали бы.

Количество выпоротых белыми в Сибири устрашает — но, опять же, кто ложился под плети? Только старики, женщины и дети?

Эксцессы случались, но именно как эксцессы, одна атаманщина чего стоит. Сами большевики безжалостно расстреливали дезертиров, мародеров, уклонившихся от мобилизации, не сдавших хлеб государству, саботажников, «самострельщиков» и особенно самогонщиков.

Так стоит ли упрекать белых за то, что таковых, а это подавляющее большинство, не к стенке ставили, а по филейным местам плетью охаживали, давая этим жертвам шанс на исправление в будущем? Большевики подобным слюнтяйством совершенно не страдали и прилюдные порки не употребляли, считая, и совершенно правильно, что врага нужно уничтожать массовыми казнями, а не пороть.

А белые не сообразили, что этой мерой они врагов только плодят, ибо кто поротую задницу забудет. Да и сожжение сел вдоль железной дороги, где свирепствовали партизаны, за бесчинства последних было еще большей глупостью. Именно сел — жители изгонялись и в отчаянии, с законным чувством мести, пополняли ряды таежных повстанцев. Последние, кстати, зачастую и старались проводить диверсии рядом с селениями, надеясь, что ответные меры властей обрушатся на крестьян, что раньше относились к повстанчеству более чем прохладно. Хотя, справедливости ради, сожжением сибирских сел занимались в большей мере интервенты — поляки, румыны и прочие чехи, охранявшие Транссибирскую железнодорожную магистраль, что хорошо «погрели» блудливые ручонки именно при проведении таких карательных акций…

Поезд дернулся, стал замедлять ход. В окне, затянутом предрассветным сумраком, проглядывались строения приближающейся станции. Генерал стал застегивать китель — ему захотелось выйти наружу и подышать прохладным утренним воздухом. Поднявшись с дивана, Арчегов пробормотал, подводя итог своим ночным размышлениям:

— Красный террор превентивен по своей сути и похож на «ковровую бомбежку», а наш конкретный, «адресный», как неотвратимое наказание за совершенное преступление!

Благовещенск

— Из огня да в полымя, — задумчиво пробормотал генерал-майор Сычев, глядя на усыпанную кровавой сыпью карту. Только синяя лента Амура да белые пятна казачьих станиц внушали некоторую надежду, и то небольшую. Не думал и не гадал Ефим Георгиевич, что, отказавшись от поста военного министра Сибирского правительства, избавившись от террористов на время, он попадет в столь плачевную ситуацию.

— Положение хуже губернаторского…

Действительно, став военным губернатором и наказным атаманом Амурского казачьего войска (по указу царя Михаила Александровича), он понял, в какую петлю засунул свою голову.

Из без малого трехсоттысячного населения Амурской области две трети «болели» большевизмом в самой тяжелой форме, окончательно и бесповоротно. Имея на руках пулеметы и винтовки, партизаны действовали предельно нагло, нахрапом, в полной уверенности в своих силах.

Противопоставить было нечего — пятидесятитысячное казачье войско слишком малочисленно, да к тому же добрая треть казаков всеми правдами и неправдами старалась держать нейтралитет. Еще пятьдесят тысяч составляли жители Благовещенска и пригородных селений, а также иногородние, что проживали в казачьих станицах — таким крестьянам поневоле приходилось быть лояльными к власти, дабы не отведать казачьих плетей.

— Нет, без бутылки здесь не разберешься!

Сычев с трудом оторвался от созерцания карты, тяжело вздохнул и подошел к заветному шкафчику. Достал бутылку водки и плеснул в стакан до половины, подумав, что слишком часто начал прибегать к успокоительному средству.

— Может, доктора вызвать, валерьянки попить? — от такой перспективы генерал скривился и лихо, как в полузабытые, славные времена гвардейской молодости, хлобыстнул емкость. Крякнул от удовольствия, вытерев ладонью усы, и уселся в кресло.